Кавказский принц - Страница 26

Гоша, видимо, не слышал анекдота про дыру, потому как несколько удивленно посмотрел на Машу.

– Да, вот еще что, – продолжил я. – Маша, свои тряпки готовь заранее, я тебя на чемоданах неделю ждать не буду. Охрана – блин, теперь это мой геморрой. Гош, а ты, пожалуйста, составь список своих августейших и прочих ясновельможных родственников, которых никак нельзя не навестить по дороге. Остальным – фигу! И еще небось некоторым тут паспорта понадобятся. Это как, тоже высочество на себя возьмет или пусть шестой отдел шевелится?

– Высочеству нетрудно, – улыбнулся Гоша. – Все равно перед отъездом придется всем в Москву заскочить, вон сколько лекций еще нечитаных, там и сделаем.

Ну вот, три дня в Москве позади, мы едем в Европу. Я сижу в своем купе, которое раза в полтора больше привычного мне, в основном смотрю в окно, а когда надоедает, лениво почитываю фантастику в ноутбуке. Отдыхаю от предотъездной беготни, имею право. Пока Гоша с Машей болтались по приемам и театрам, я прочитал две лекции в Русском Техническом Обществе и одну – у Жуковского. Потом, даже не пообедав, дал несколько интервью и подобрал место для будущего аэроклуба (ясно дело, Ходынка) – там мы собирались катать по небу и учить летать богатый народ за деньги, а среди бедного отбирать способных и отправлять в Георгиевск. Хорошо еще, что я квадр с собой взял, а то на извозчиках и не успел бы никуда. Кстати, вы не поверите, но в той Москве движение оказалось левостороннее, как в Японии.

Негромкий стук в дверь оторвал меня от размышлений. Я открыл, и вежливо поклонившийся халдей сообщил, что господина Найденова приглашают на ужин. Блин, и вот чего же мне раньше так не ездилось?

Глава 10

Вагон, в котором мы ехали, состоял из четырех купе и большого проходного помещения, которое я считал столовой, а Маша гостиной. Возможно, официально оно называлось как-то еще, но нас это не интересовало. Когда я пришел, там за накрытым столом уже сидела молодежь. Причем накрыт этот самый стол был весьма даже небедно, попросту говоря, ломился от блюд и бутылок. Учитывая скромность в еде Гоши, паническую боязнь разжиреть Маши и полную неразборчивость в кулинарных вопросах меня, это было странно.

– Что-нибудь празднуем? – спросил я, присаживаясь.

– Говорила же, что не помнит! – фыркнула Маша.

Я начал судорожно соображать. День рождения у меня в январе, у Маши в феврале, у Гоши, кажется, где-то в конце апреля, во всяком случае именно тогда массовым порядком приходили поздравительные письма. Значит, еще какая-то дата… так, а когда это я на Зекарском шоссе во сне на чужом мотоцикле рулил, уж не год ли назад? Очень на то похоже.

– Сегодня исполнился ровно год с того момента, как я не умер, – подтвердил Гоша. – Тебе, конечно, никто не отказывает в праве на собственое мнение по этому вопросу, но мы с Машей считаем, что тут есть повод слегка попраздновать.

– Мне мама рассказывала, что во времена дядиной молодости среди байкеров «слегка» означало в пределах поллитры на рыло, – сообщила Маша. – Если больше, это было уже «средне».

– Во-первых, тогда были не байкеры, а рокеры, – уточнил я, – во вторых, твоя мама всего раз была с нами на шашлыках и то выпала в осадок с единственного стакана, а в третьих, сейчас у меня возраст, печень и нажитое с годами отвращение к пьянству. Но слегка поддержать ваш банкет я не против.

– Тогда за организатора и вдохновителя наших побед – дядю Жору! – провозгласила Маша.

– Вот только их пока немного и какие-то они мелкие… – вздохнул Гоша.

– А по-моему, нормальные для года работы. Потом покрупнеют. Дядь Жора, а ты что молчишь?

– Селедку ем, не видишь?

– Мне кажется, что это форель, – заметил Гоша.

– Да? Вот и я тоже думаю, с чего бы это селедка так покраснела. А насчет побед – так главная, я считаю, уже одержана. Куда тут хвост деть? И где пепельница?

– Дядя, а может не курить при Гоше?

– Да здоров я давно! Жора, продолжай.

– Так я и говорю, что главная победа – вот она, в честь нее мы сейчас и запиваем селедку шампанским. Кислятина, между прочим, я думал, тут лучше будет. Племянница, передай мне вон ту конечность, будь добра. А это желтое – хрен? Так вот я к тому, что ты, Гоша, жив. И вполне даже себе здоров, как только что было сказано. И есть все основания полагать, что раньше старости ты не помрешь, сам собой по крайней мере. Это и есть победа, без всяких шуток. Потому что в самом пессимистическом варианте, если все пойдет как шло, в семнадцатом году Николай отречется не пользу Михаила, а в твою.

– Что в его, что в мою – отречение все равно будет юридически ничтожным, при живом-то Алексее. Или…

– Не «или». Пусть живет, я что, против? А вот юридическая ничтожность – это будет в семнадцатом вещь совсем не абсолютная. Думаешь, не смог бы Михаил власть взять, если бы захотел? И ты сможешь. Главное, на шестом отделе не экономить. А желающих сыграть на «ничтожности» можно будет заранее вычислить. И слегка… того. Превентивно. Так что осталось нам еще совсем немного поработать, и обязательная программа, я считаю, будет выполнена. Так что давайте за шестой отдел!

– Кстати, а почему именно такой номер? – поинтересовался Гоша.

– Потому что Штирлиц в шестом отделе работал. А вообще – мне как-то больше импонирует называть серьезные вещи несерьезными именами, и наоборот. Например, этажерка повышенной убогости называется «Святогор». Первый боевой самолет, который уже начал строиться – «Тузик». Самые серьезные люди в СБ – «шестерки».

– Не обидятся?